Вы c такой легкостью, бездумно называете чужой образ (личной, причем) жизни «сексуальным извращением», «крайностью», «болезнью», «грехом» — ваше внутренее средневековье выплескивается в каждом вашем слове.
Вообще вопрос гомосексуализма часто служит лакмусовой бумажкой в отношении тех, кто играется в демократическую, прогрессивную и современную личность. В данном треде раскинулось широкое, но завуалированное панно нетерпимости, которую сдерживает только опаска сказать слишком РЕЗКО. Тем не менее прекрасно понятно, who is who.
«Вдруг Ося спрашивает:
— Леля, а Леля! А что такое еврей?
— Ну, народ такой… Бывают разные: русские, например, американцы,
китайцы. Немцы еще, французы. А есть евреи.
— Мы разве евреи? — удивляется Оська. — Как будто или взаправду? Скажи
честное слово, что мы евреи.
— Честное слово, что мы — евреи. Оська поражен открытием. Он долго
ворочается, и уже сквозь сон я слышу, как он шепотом, чтобы не разбудить
меня, спрашивает:
— Леля!
— Ну?
— И мама — еврей?
— Да. Спи.
— Мама, — спрашивает Ося, уже садясь на постели, — мама, а наша кошка — тоже еврей»
Я такого не говорил, не посмел бы, Сорокин был и остается одним из моих любимых российский писателей современности (наряду с Мамлеевым, Соколовым, и прочими). Ну да, мне не так, скажем, нравятся «День опричника» и «Сахарный Кремль», чем предыдущие работы.
Вы в заголовке упомянули и Сорокина, и говно — этого достаточно. Насколько я помню, Владимир Георгиевич был несколько раздражен вопросом (пятый в вашей статье)про говно тогда, в Филармонии. Ну то есть получается, раз Сорокин, значит — про говно.
Про говно у него только «Норма» и сборник «Первый субботник», вроде бы, и все. Зато никто никогда не упоминает про другие образы, из трилогии «Путь Бро», из «Голубого сала», про мозго*бов из «Сердец четырех» наконец.
Вообще вопрос гомосексуализма часто служит лакмусовой бумажкой в отношении тех, кто играется в демократическую, прогрессивную и современную личность. В данном треде раскинулось широкое, но завуалированное панно нетерпимости, которую сдерживает только опаска сказать слишком РЕЗКО. Тем не менее прекрасно понятно, who is who.
О как. А почему?
— Леля, а Леля! А что такое еврей?
— Ну, народ такой… Бывают разные: русские, например, американцы,
китайцы. Немцы еще, французы. А есть евреи.
— Мы разве евреи? — удивляется Оська. — Как будто или взаправду? Скажи
честное слово, что мы евреи.
— Честное слово, что мы — евреи. Оська поражен открытием. Он долго
ворочается, и уже сквозь сон я слышу, как он шепотом, чтобы не разбудить
меня, спрашивает:
— Леля!
— Ну?
— И мама — еврей?
— Да. Спи.
— Мама, — спрашивает Ося, уже садясь на постели, — мама, а наша кошка — тоже еврей»
Л. Кассиль, «Кондуит и Швамбрания».
Уж извините за чванство, что ли.
Про говно у него только «Норма» и сборник «Первый субботник», вроде бы, и все. Зато никто никогда не упоминает про другие образы, из трилогии «Путь Бро», из «Голубого сала», про мозго*бов из «Сердец четырех» наконец.
«Я хотів написати карнавальну, ярмаркову книгу,»
Он говорил «лубочную», а не «карнавальную».
Чем? Сомнительный образ.